МЕСТО В РАЮ

* * *
Вот я сижу на чьём-то стуле,
Грызу стекающие груши.
А мой двойник в другом пространстве
Руками ловит мух и пули,
Готовит постное на ужин,
Собой любим, кому-то нужен,
Рисует вазы да цветы,
Сшивает плотные листы
В альбомы, заполняет цветом,
Из лёгких выпускает дым.
Ещё не кажется седым.

* * *
У Каина свадьба сегодня
Молодая жена
Завтра выйдет в берёзовый лес
За чёрными ягодами красящими подол
Возвратится с ромашками
В спутанных волосах
Будет жить запах лета

Ковыряя варенье
Отхлёбывая терпкий чай
Просидит он напротив
Смиренно
Полсотни лет
С каменеющим лицом
Новым солнцем согретый

А в лесах будут птицы петь
Небеса синеть
Люди вырастут из клетей
Но не выйдут — страшно
Каин выпьет свой чай
И очнётся: Где я?
Я — где?
Но жена тут как тут
Наполняет пустую чашу

* * *
Листья мелькают за окнами сверху вниз.
Птицы — справа налево.
Час уходить. Подгоняет внутри точное время.
Тополь растёт. Научи своей силе, белое дерево.

В брошенных гнёздах живёт тишина.
В небе померкшем ветвей белизна.
Люди прозрачны и редки.
Пламя в груди оживает от ветра.

Светится потусторонний
Кот. Два прыжка — обращается в камень.
С грохотом сыпятся дробно
Спелые жёлуди. Тельца из золота
Лопаются под ногами.

* * *
Старый, сухой, как коряга, с корой из кожи,
он очнулся в палате после многолетней комы.
Смотрит удивлённо на чужие стены.
— О боже, ты меня помнишь?
Пытается голову повернуть в направлении голоса:
круглое восточное лицо, мягкие волосы.
— Где остальные? На улице? Тебя мне мало. —
Вытаскивает ноги из-под одеяла.
— Я твой единственный посетитель,
никого не осталось. — На лице появляется тень.
— А что, люди вымерли?
— Наоборот. В мире новые идолы, и тебя там нет.
Мы долго хранили книги, посты держали,
пели мантры, приносили жертвы.
Мы верили, что ты встанешь. Мы так устали.
Только я не сдался.
— Я тоже устал. Буду спать. Простите.

* * *
Рыбы не знают неба,
им невод — замена рая.
Льдистыми глыбами
в марте река играет.
Трёт ладони
Хо́леный морж.
В водной материи
тело — затупленный нож.
В русло втекают люди,
проветривают пальто.
Вроде всё так,
только не то.

* * *
Зная, что время умирает на глазах,
Смеётся весело на улице,
Пробегает опаздывающим ребёнком,
Уходит обиженным человеком,
Что впереди меньше, чем уже пройдено,
Что остывание естественно, но нежеланно,
Хочется упереться в солнце,
Не дать ему уползти и забрать день,
Который не получился.

Чувствуется: времени нет.
Ветка берёзы падает на дорогу.
Небо повернулось серой спиной.
Земля вздыбилась, полетели влажные комья.
Поверх плаща льётся река небесной воды.
Из жёлтых рукавов торчат странные руки:
В одной полусгнивший гриб,
На другой смотрит вверх раздавленный муравей.
Клон дребезжит в луже.

* * *
Когда рукою тронешь, и ничего.
Холод ли, тепло — ничего.
Чужая кожа. Пальцы, как пауки,
Ползут навстречу. Хрупкие бабочки
Взлетают с висков к потолку.
Вдох. Отворачивается многоликий.
Выдох остановившегося на бегу.

* * *
Пьяный торговец браслетами
Поёт «Ла камиса негра».
Девочка с длинными волосами
Кружится, глядя в тучу.
Святые в лучах софитов. Блестят монеты.
Мелькают лики в толпе орущей.
Дотронуться до плеча — повернётся дама.
Прищурится недовольно, уйдёт за веер.
И рвётся из рук четырёхлепестковый клевер
Лететь-лететь на восток, а потом на север.
И ряженые в платья из преисподней,
И жирные голуби с отмирающими крылами,
Собор, раскачанный колоколами,
Актёр, колдующий в пантомиме,
Исчезают, как только звонок случайный
Возвращает в незыблемое сегодня.

* * *
Пустых троллейбусов ангары,
Холодных зданий аватары
И задник неба без луны
Рождают сцену для иллюзий.
Из темноты большие люди
Несут букеты и огни.

А в небе росписью пылает
Комета яркая и злая.
Внутри искусственный покой.
За сколиозными стволами
Мерещится лесное пламя.
Глядит на свет заворожённо
Никем не узнанный святой.

* * *
Он обнимает её за плечи,
пытается удержать пространство
и время.
Но трещина между льдами
змеится до светлого горизонта,
растёт в ширину, расползаясь пенной
солёной водой.
Уплывает айсберг.

И только обрывистые разговоры,
виденья, тускнеющие на солнце,
размытые снимки улыбок сонных

несутся по ветру —
теплы, напрасны.

* * *
Следит с площадки детской пара глаз.
Отец прокрался и нырнул в подъезд,
В окне мелькнул, задёрнул занавески.
Когда-нибудь он спросит: Как дела?
Достанет удочки, крючки и леску.
И мы вдвоём поедем на рыбалку.

…Ведро сорвётся. Карпы на траве.
Процедит скупо: Не в меня ты. Слабый.
Я вырасту и буду сильным, папа.
(Вот если б он тонул, то я бы, я бы…)

Согнулась шея, словно от медали.

А рядом не заспорилась игра.
Ревёт ребёнок с дальнего двора.
Из окон кличут, что домой пора.
Уходят все. А я — меня не звали.

* * *
В окна врывается ветер. Поёт
в спрятанных комнатах спящего дома.
Ветка скребётся в стекло. Будто сломано
тело, не слушается. Перелёт
сорванных с места, графичных, ссутуленных
птиц закрывает небо и свет.
Воздух беднеет. Сужается улица.
Музыка тихнет, сходит на нет.

* * *
Два брата копают могилу младшему.
Лопаты кусают почву, грызут тело земли.
Один брат роняет веское слово.
Другой поднимает шум.
Остыли. Крики затихли.

Дальше сидят возле ямы,
дымят табаком.
Дым легко летит в небо,
смешиваясь с эфиром.

«Он в гармонии с миром, с богом
и даже с собой», — говорит старший брат.
«А я не приду к нему на могилу, —
злится средний, — таким не место в раю».

Слушая тихо беседу,
бог роняет табачный пепел,
прожигая в небе звезду.

Душа глухая
летит к светящейся точке.
Точка гаснет,
засасывая в темноту.